Он вдруг сообразил, что падает, но кто-то подставил ему плечо и потащил к оврагу. Кто-то невысокий, но очень сильный – не Бахлул ли ибн Хурдак? Но это казалось нелепостью – джинн был ростом с ладонь, и никакое волшебство выше его не делало. К тому же этот невысокий издавал странный запах, странный и не очень приятный, – запах хищного зверя, обитающего в джунглях. Он обхватил Клима за пояс и потянул, заставляя быстрее шевелить ногами. Хватка у него была жесткой, руки словно железные…
Клим заставил себя раскрыть глаза пошире и увидел смуглое плоское лицо, желтые тигриные зрачки, копну нечесаных темных волос и мускулистое плечо. Человек что-то сказал ему, но не на шибере и не на тангутском – голос его походил на рык. Они приблизились к оврагу, и Клима подхватили с другой стороны. Теперь эти двое не тащили, а просто несли его, и Клим подумал, что может наконец уснуть. Веки его сомкнулись, тело расслабилось; он глубоко вздохнул и погрузился в сон.
Привиделся ему уютный зал Королевской библиотеки и члены его ассамблеи – Джакус, братец Омриваль и редактор «Вестника», барды Дрю из Халуги и Опанас из Дурбента, Туйтак, издатель «Петли и плахи», и, разумеется, Гортензий де Мем, торговец снами и потомок пиктов. Будто сидят они за круглым столом и обсуждают трагедийную пиесу «Эльфийка, или Несчастная любовь рыцаря Данилы», переделанную из творения де Мема. Не просто обсуждают, а проводят что-то вроде кастинга, выбирают актеров на ту или другую роль, взвешивают их таланты, внешность и признание у публики. Данилу, мол, сыграет веницеец Джер Пупардье, лучший из первых любовников, невест, что сватают ему, – фрейлины Дана и Мана, а прочих благородных дам – театральные субретки и девицы из кордебалета. На роль друзей и родичей Данилы можно взять кого-нибудь из бравых рыцарей – подойдут вполне сиры Драч Неуловимый и Вздор Свирепый, а на комическое амплуа – сир Фицер Ненасытный, ибо поперек себя он шире, чем пивная бочка.
Вот только где найти эльфийку? Чтобы губки алые, очи синие и локоны золотые? Нет таких красавиц в стольном городе, да и во всей Хай Бории! Эльфийка – не кордебалетная барышня, тут истинная грация нужна, а не одно умение ножкой дрыгать и кое-чем вертеть. Придется тоже выписать из Веницеи – скажем, Киколь Киндану или Дольче Габано…
Глядел Клим этот сон, сильно гневался и возмущался: как посмели своевольничать! Без короля дела такие не решаются, его слово тут первое и последнее. Опять же для чести державной ущерб, если Данила и эльфийка будут веницейцами. Надо взращивать свои таланты, а не шакалить за бугром! Красавиц, видишь ли, в столице нет… А королева? А Терине, супруга Джакуса? А Санта андр Паго? Конечно, не играть им на театре, тем более страстных эльфиек, но есть особы и попроще, с губками и всем, что полагается. Кто ищет, тот найдет! Лениться надо меньше, господа!
Так, в гневе и расстроенных чувствах, он и проснулся.
Мрак был непроницаемым, но он слышал тихое дыхание людей и ощущал их запах. Много запахов – пота, кожи, пропыленной одежды, немытых волос, горючего масла и еще чего-то странного, похожего на вонь хищного зверя. Клим пошевелился, и оказалось, что он стиснут телами со всех сторон, а на ногах его лежат мешок и арбалет. Тела были теплыми, живыми; он нащупал крепкую руку Кобы, а с другой стороны – чье-то мохнатое плечо. Затем послышался тихий, едва слышный шепот тангута:
– Лежи тихо, мой господин, и не двигайся. Лучше, если ты опять уснешь.
– Постараюсь. Но где мы?
– В схроне под землей. Наверху нетопыри. Много. Ищут тебя и нас.
– Кто тут еще?
– Грро и Чунга. Они нашли меня у холма. Пока ты разбивал башни и сражался с жуками, мы копали лаз.
Теперь Клим понял, что находится в узкой щели вместе с тремя мужчинами. Один – лазутчик Коба, а двое других – неведомые ему Чунга и Грро, пара местных сталкеров. Кто-то из них пришел ему на помощь, довел до оврага, а потом его затащили в эту щель. Для чего?
– Лаз, – повторил он. – Что мы тут делаем?
– Прячемся, господин. Нетопыри налетели. Они чуткие и бросают огонь. Но под землей нас не найти.
– Зови меня Первый… – пробормотал Клим и отключился.
Второй раз он пришел в себя в глубокой воронке с отвесными краями. Вечерело, в блеклом небе вспыхивали звезды. Прямо над ним виднелось небольшое темное отверстие – должно быть, лаз, о котором говорил лазутчик. Он чувствовал себя отдохнувшим, но страшно голодным. Силы, которые отняли эликсир и схватка с жуками, надо было восполнить, и побыстрее.
Клим уперся руками в землю и стал подниматься. Перед ним, скрестив ноги и сложив ладони на коленях, сидел полуголый человек. Смуглое плоское лицо, желтые тигриные зрачки, копна нечесаных темных волос… Знакомая рожа! Вроде бы ростом невелик, но плечи широченные, шея как у быка, грудь выпуклая, мускулистая. Одно слово, крепыш. Он не мигая смотрел на Клима.
– Ты кто? Грро или Чунга?
– Гррохатривашана, – негромко рыкнул смуглый. – Чунга – там!
Обернувшись, Клим увидел псоглавца. Тот рылся в мешке, вытаскивал лепешки, копченое мясо и завернутый в пергамент мед.
Мед!
Клим протянул руку.
– Сюда, мохнатый мой. Мед то, что мне нужно.
Он проглотил его с жадностью. Голод, поворчав в животе, отступил.
С края ямы посыпалась земля, вниз спустился Коба. За ним прилетел джинн, почти невидимый в сумерках.
– Нетопыри исчезли, – произнес лазутчик. – Можем поесть и идти.
Мохнатый Чунга резал мясо широким тесаком, ломал лепешки. Они сели в тесный круг; слева локоть Клима щекотала шерсть псоглавца, справа он касался плеча тангута. Грро был напротив – рвал острыми зубами мясо, запихивал в широкую пасть куски лепешек. От него исходил острый запах хищника. Бахлул, усевшись на королевском колене, расправлялся с крошками. Выглядел джинн усталым – то ли переволновался во время сражения, то ли причиной был возраст. Как-никак Бахлулу ибн Хурдаку стукнуло три тысячи лет. Возможно, четыре или пять.