Клим Драконоборец и Зона Смерти - Страница 45

– А к чему копать, раз величество не одобряет? – пробормотал Црым. – Я, конечно, из гномьего племени, но вовсе не рвусь натереть мозоли. Лучше иметь дело с ложкой, чем с лопатой, а котелок мне нравится куда больше тачки. Так что я…

– Утомил ты меня своей болтовней, – произнес маг, разгладил свои брови и связал кончики под нижней челюстью. Затем щелкнул пальцами, и Црым замер с раскрытым ртом. – Он будет молчать, пока узел не развязан, – сообщил Мабахандула, поворачиваясь к Климу. – А я тем временем дам тебе наставления и советы, ибо старость должна поучать молодость, чтобы не свершались раз за разом прежние ошибки.

– Слушаю тебя со всем почтением, – молвил Клим, подставив ладонь джинну. Тот шустро юркнул в рукав. – Наверное, ты хочешь мне сказать, какие опасности таятся в пустоши и как с ними справиться?

– Этого я не ведаю, сын мой. Мои советы общего свойства, их всего два, и первый таков: будь осторожен. Помни, тот, кто взвешивает свои поступки, живет дважды – за себя и за неразумного собрата, коему не хватило мудрости и терпения. Второй же совет касается соблазнов, в коих демоны, твари злобные и коварные, очень искусны. Избегай их! Не тяни две руки к благам мира, хватит одной. Храни, что имеешь, и остерегайся очевидного!

Клим поклонился.

– Я запомню, кудесник, хотя умеренность и осторожность мне не свойственны. Видишь ли, я родился в другой половине Европы.

Кивнув Кобе, он шагнул к выходу. Слова чародея догнали Клима, когда он протискивался в щель:

– Вернись живым, сын мой. Живым! И да пребудет с тобой сила!

Тангут тоже выбрался наружу. Кроме арбалета и длинного клинка он нес на плече пару прочных шестов. Сунув один королю, Коба буркнул: «Держи, Первый. Пригодится» – и широким шагом направился к реке.

Там были сотни, тысячи камней, огромных и поменьше, торчавших в шаге друг от друга, и Клим решил, что переправиться можно всюду, где пожелается. Над глыбами кипели и пенились буруны, но сквозь мелкие воды просвечивало речное дно, выстланное галькой, – глубина где по щиколотку, где до колена. Но лазутчик шел и шел вдоль реки, иногда останавливался, оглядывал берега и опять шагал дальше. Наконец он выбрал место, вроде бы ничем не отличавшееся от других – те же камни и пенятся те же буруны.

– Можно идти многими путями, – произнес Коба, упершись шестом в обгоревший пень. – Разными, не повторяя прежней дороги. Демоны хитры, вдруг подстерегают… – Он смолк, поглаживая шрам на щеке и всматриваясь в противоположный берег. – Там земля как плохо пропеченная лепешка – скалы, холмы, ямы, овраги. Мы пойдем из оврага в яму, из ямы в овраг, от скалы к холму. Говорить будем тихо. Тогда нас не заметят.

– А если заметят? – поинтересовался Клим.

– Смотря кто. Одних можно обмануть, от других убежать или спрятаться. Но если встретим шептуна, сам Господь не спасет. Он не такой, как остальные, он… – Коба неопределенно пошевелил пальцами, – он мягкий, как червь или слизняк. Мягкий, но его не убить. Нет ран от меча и копья, нет крови… Вода!

– Что – вода?

– Воду клинком не разрежешь, – сказал Коба и шагнул на валун, что прятался под белым буруном.

Не разговаривая больше, они двинулись через речной поток, упираясь в дно своими посохами, осторожно перепрыгивая с камня на камень. Это был нелегкий путь; вода кипела и бурлила, ее струи били по ногам, старались сбросить их в реку, камни подворачивались то острым ребром, то скользкой гранью. Джинн затаился в рукаве и сидел тихо, как мышь. В небе висело полуденное солнце, струйки пота текли по спине, мышцы дрожали от напряжения, силуэты береговых утесов расплывались перед глазами. Не заметят, повторял Клим про себя, не заметят, не поймают… Что-то смутное, неопределенное, связанное с прежней жизнью, крутилось в его голове, то ли чей-то образ, то ли забавная фраза. Он чуть не споткнулся, пытаясь вспомнить, потом по губам скользнула улыбка, и он пробормотал:

– Работаем по-тихому, без шума и пыли…

Они достигли берега, и Коба сразу нырнул в ближайший овраг. Эта складка местности была неглубокой, зато Клим мог разглядеть равнину с засохшими деревьями и цепь холмов на расстоянии трех-четырех километров. Над ними клубилось полупрозрачное голубоватое марево. Джинн Бахлул вылез из рукава, забрался на королевское плечо, потом расправил полы халата и взмыл в воздух. Снизу он был похож на крохотную моль, почти незаметную на фоне неба.

Тангут двигался быстрым скользящим шагом. Из мелкого оврага – в более глубокий, потом в другой овраг и в огромную ямину, похожую на кратер; из нее – вдоль подножия холма к ущелью, засыпанному пеплом и камнями, к утесам в его конце, где темнели узкие щели проходов. Ничего живого по дороге, ни мха, ни травы; все сгорело, высохло и рассыпалось пылью. Мрачные краски – черное, серое, бурое; мрачный пейзаж – голые скалистые холмы, бесплодные лощины. Мерзкий запах и мертвая тишина, если не считать шороха шагов.

– Зараб! – вдруг промолвил Коба, будто вбил гвоздь в жаркий неподвижный воздух. – Мы идем по пути Зараба.

– Кто он такой? И ходит ли сам этой дорогой? – спросил Клим.

– Не ходит. Двор его за этими скалами – то, что осталось от дома и конюшни. Разводил онагров, но их сожрали шептуны. Сыновей тоже. Зараб и его женщина спаслись. Потом он вернулся сюда. Не мог поверить, что нет ни онагров, ни сыновей. Искал, долго искал. Наткнулся на жука.

– И что?

– Был Зараб, и нет Зараба.

Перед ними темнел проход, расселина между скалами. Джинн опустился на плечо Клима, пробормотал: «Там что-то есть, о шахиншах. Живое и хищное, но без магии». Коба замер, всматриваясь в сумрак щели, усы над его губой ощетинились, как два маленьких кинжала. Смрад стал особенно силен, будто в камнях разлагалась слоновья туша.